Из этих окон - замечательный вид на никогда не спящий ночной город, прямо как в каком-нибудь кино, причём неважно даже - гангстерском или меланхолично-артхаусном. Глядя в эти окна как-то легко можно забыть обо всё на свете, проваливаясь в дрёму; днём здесь всё иначе, но ночь красит своими красками. Демоническими.
@музыка:
Jean-Pierre Taieb – Kill Me I'm A Monster
Если бы эта дверь вела не в коридор, то вела бы еще куда-нибудь...(с) Мариам Петросян "Дом, в котором..."
Этот день с самого начала - странный, ежесекундно. Серьёзный разговор с Исином остаётся позади, вроде бы сбрасывая с плеч ещё одну гору, но расплавленное ожидание чего-то плохого не исчезает, тягучим свежим мёдом обволакивая сознание. Тепло и противно; холодный душ не помогает, лишь привносит в общее нервозное состояние простудную дрожь.
Долгое стояние перед зеркалом - почти привычный уже ритуал, имеющий подавляемое рассудком значение, в котором постыдные желания плоти неразрывно соединяются - оплетают - терзания духа, в убийственном синтезе творя личную темницу Ким Чунмёна, лишённую дверей и окон. Когда Сухо обнажён, заметно, что он такой же худой, как и Сехун, если не больше; тонкая кожа туго обтягивает рёбра, будто вот-вот разойдётся, треснув под напором костей; лилово-жёлтые разводы потихоньку проходят, мутнеют, светлеют - не исчезают пока, но намекают, что скоро от них не останется следа. На запястьях уже почти ничего не видно; воспоминания хранятся на шее и бёдрах, чувствительных местах, ведь на нём всегда всё заживало слишком долго...
Пальцы опускаются вниз по животу, сдвигаются в сторону ближайшего синяка - тусклого воспалённого цветка, - неуверенно медлят и с силой нажимают на центр, пуская по телу разряд концентрированной боли, отдающей в горле позывами необоснованной рвоты. Сухо слегка ослабляет нажим, но спустя пару секунд давит снова, сгибаясь над раковиной, хватая ртом воздух. Равномерно бившееся до этого сердце пускается вскачь - рёбра жалобно трещат под напором, - а перед глазами разнузданно отплясывают разноцветные пятна, склоняющиеся к потемнению.
Достаточно лишь раз сказать себе, что это не больно; убедить себя, что это необходимо. Позволить себе понять, что так он просто проверяет - живой, ещё чувствующий, не просто двигающееся по инерции тело, в котором давно всё потухло, оставив только пыль да пепел бесполезных органов.
Он даже не замечает, когда ладонь пересекает опасную грань; глохнет от собственного хриплого дыхания и закусывает губу, в самом начале изничтожая тихий стон. Упирается лбом в стену, едва сдерживаясь от того, чтобы просто не удариться о твёрдую поверхность дурной головой. Ласкающая синяки ладонь находит иной объект почти мазохистского интереса; дверь закрыта и заперта, но страх быть застигнутым врасплох никуда не девается - он сам себя застигает, кривясь от отвращения к самому себе, но дрожащей рукой продолжает движения, с каждой секундой становящиеся всё более резкими. И вновь окружающая обстановка иллюзорно расплывается, представляя иные картины, иные ощущения, иные звуки; всё иное - и чужое горячее дыхание, чужой сорванный голос, чужие руки, подчиняющие себе просто жестами. Всё это слишком реально; вместо стона из горла вырывается невразумительный всхлип, а ноги подкашиваются, когда в ладони становится совсем горячо.
Он опускается на холодный пол, подрагивая от в единый поток слившихся эмоций; слабое удовлетворение, почти полностью перекрываемое омерзением.
Если бы эта дверь вела не в коридор, то вела бы еще куда-нибудь...(с) Мариам Петросян "Дом, в котором..."
Юнги ни о чём не спрашивает, когда вечером они совершают совместный рейд по самым злачным местам вновь погрязшего в непогоде города, вылавливая сбежавших и пустившихся во все тяжкие одержимых средней степени тяжести (если судить по силе угнездившихся в них демонских отродий).
Юнги ни о чём не спрашивает, но взглядом осматривает цепко, подмечая все детали - где тут уж что скроешь. Он так умеет - чтобы просто осмотреть внешнее, а увидеть всё внутреннее. Бесценное качество для экзорциста, но угнетающее - для человека. Кто-то защищён татуировками, а кто-то от рождения имеет глаза, причиняющие боль; Юнги понимает побольше многих, боль въелась в плоть и кровь изначально. Он почти никогда не показывает этого. Он просто живёт так, как Чунмён не умеет.
Одержимых трое - слишком много на один вечер, можно начать беспокоиться, - но экзорцисты справляются с ними сравнительно быстро, в стиле Аль Капоне пользуясь добрым словом и пистолетом. Вызывают скорую для пострадавших и не дожидаясь появления незапланированных свидетелей покидают места происшествий.
Чунмён не отправляется домой; им с Юнги надо поговорить.
Если бы эта дверь вела не в коридор, то вела бы еще куда-нибудь...(с) Мариам Петросян "Дом, в котором..."
- Наши источники совпадают? - спрашивает Юнги, склоняясь над подробной картой города с красным маркером в пальцах.
Сухо подходит ближе, внимательно разглядывая отмеченные места.
- Да. Пара зданий с выбросом тёмной энергии. Вроде оперного театра.
- И заброшенного морга.
Сухо морщится, принимая столь явный подкол. Ему не нужно было ничего говорить Юнги; тот и сам всё разузнал. Иногда он бывает самой настоящей занозой; хвала богам, он принимает чужие слабые стороны, полностью отказываясь от роли надзирателя и поборника нравственности. Слишком много дерьма кругом; по большей части, поступок Сухо не многое меняет.
- Истинный демон?
- Скорее всего. Тягаться и мериться яйцами нет смысла: слишком многое пока неясно.
- И что мы пока можем? Закрашивать карту красным и ждать?
- Для начала мы можем продолжать делать то, что делали всегда. Не сходи с ума; здесь надо действовать осторожно, чтобы раньше времени не обрушить лавину.
Юнги, как всегда, прав. Он вечно такой - легкомысленный с виду, но порой на самом деле даже чрезмерно серьёзный.
- Я заварю тебе чай. Выглядишь так, будто из могилы вылез, причём уже неделю как.
Если бы эта дверь вела не в коридор, то вела бы еще куда-нибудь...(с) Мариам Петросян "Дом, в котором..."
Юнги не успевает отойти и на шаг: Сухо бледнеет, хватаясь за край стола. Эффект плывущего сознания, как после хорошей пьянки, дополняется мерзотными порывами пустой рвоты, когда хочется выблевать хоть что-то, а не получается. Младший грязно ругается, подхватывая согнувшегося в три погибели товарища, и прижимает прохладную ладонь к его пылающему лбу.
- Доигрался? - шипит он беззлобно. - Перенапрягся? Сколько раз на тебя сегодня воздействовали? Татуировки всё отразили, Мён, но ты только представь, что они сделали с твоими внутренностями.
Мён представляет; внутри него крутится огромная мясорубка, провоцирующая новые судорожные движения; ведро для бумаги, которое Юнги ногой выдвигает из-под стола, оказывается как нельзя кстати: густые выделения, окрашенные красным, вырываются из горла вместе с очередным спазмом, частично стекая по подбородку. Всё тело словно состоит из сотни гулко бьющихся сердец, заглушающих все иные звуки; Сухо бессильно бы осел на пол, но руки Юнги держат - крепко.
- Идиот, - выдыхает младший, когда приступ сходит на нет. Толкает Сухо к кровати и снимает с него футболку, взглядом давая понять, что не надо дёргаться, после чего придирчиво оглядывает неестественно покрасневшую кожу.
Прохладные пальцы, прохаживающиеся по болезненно распалённому от беспрестанного жжения телу, слегка успокаивают; Чунмён закрывает глаза, покорно позволяя младшему делать то, что он считает нужным.
Если бы эта дверь вела не в коридор, то вела бы еще куда-нибудь...(с) Мариам Петросян "Дом, в котором..."
Юнги видит всё, хотя хотелось бы - не видеть.
Чунмён не пытается сопротивляться, не стремится прикрыться. Он доверяет - это хорошо, но Юнги не нравится окутывающая его густым слоем серая обречённость, что отражается в глазах стылым океаном. И татуировки - лишь малая часть разъедающей Чунмёна болезни.
- Ты умираешь не здесь, - ладонь касается гальдрастава на животе, - ты умираешь здесь, - поднимается выше, ложится прямо на сердце. - Дурак ты, Ким Чунмён. Сейчас будет чай. Останешься сегодня у меня.
Сухо хочет возразить, но Юнги уже скрывается на кухне, принимаясь деловито - успокаивающе - стучать чайником и чашками. Сухо не планирует оставаться на ночь, но от чая отказываться не собирается.
И чуть позже, когда от травяного привкуса его со страшной силой тянет в сон, он понимает, что Юнги его перехитрил.
-
-
18.06.2014 в 20:07Долгое стояние перед зеркалом - почти привычный уже ритуал, имеющий подавляемое рассудком значение, в котором постыдные желания плоти неразрывно соединяются - оплетают - терзания духа, в убийственном синтезе творя личную темницу Ким Чунмёна, лишённую дверей и окон. Когда Сухо обнажён, заметно, что он такой же худой, как и Сехун, если не больше; тонкая кожа туго обтягивает рёбра, будто вот-вот разойдётся, треснув под напором костей; лилово-жёлтые разводы потихоньку проходят, мутнеют, светлеют - не исчезают пока, но намекают, что скоро от них не останется следа. На запястьях уже почти ничего не видно; воспоминания хранятся на шее и бёдрах, чувствительных местах, ведь на нём всегда всё заживало слишком долго...
Пальцы опускаются вниз по животу, сдвигаются в сторону ближайшего синяка - тусклого воспалённого цветка, - неуверенно медлят и с силой нажимают на центр, пуская по телу разряд концентрированной боли, отдающей в горле позывами необоснованной рвоты. Сухо слегка ослабляет нажим, но спустя пару секунд давит снова, сгибаясь над раковиной, хватая ртом воздух. Равномерно бившееся до этого сердце пускается вскачь - рёбра жалобно трещат под напором, - а перед глазами разнузданно отплясывают разноцветные пятна, склоняющиеся к потемнению.
Достаточно лишь раз сказать себе, что это не больно; убедить себя, что это необходимо. Позволить себе понять, что так он просто проверяет - живой, ещё чувствующий, не просто двигающееся по инерции тело, в котором давно всё потухло, оставив только пыль да пепел бесполезных органов.
Он даже не замечает, когда ладонь пересекает опасную грань; глохнет от собственного хриплого дыхания и закусывает губу, в самом начале изничтожая тихий стон. Упирается лбом в стену, едва сдерживаясь от того, чтобы просто не удариться о твёрдую поверхность дурной головой. Ласкающая синяки ладонь находит иной объект почти мазохистского интереса; дверь закрыта и заперта, но страх быть застигнутым врасплох никуда не девается - он сам себя застигает, кривясь от отвращения к самому себе, но дрожащей рукой продолжает движения, с каждой секундой становящиеся всё более резкими. И вновь окружающая обстановка иллюзорно расплывается, представляя иные картины, иные ощущения, иные звуки; всё иное - и чужое горячее дыхание, чужой сорванный голос, чужие руки, подчиняющие себе просто жестами. Всё это слишком реально; вместо стона из горла вырывается невразумительный всхлип, а ноги подкашиваются, когда в ладони становится совсем горячо.
Он опускается на холодный пол, подрагивая от в единый поток слившихся эмоций; слабое удовлетворение, почти полностью перекрываемое омерзением.
Ему снова нужен душ.
-
-
18.06.2014 в 20:25Юнги ни о чём не спрашивает, но взглядом осматривает цепко, подмечая все детали - где тут уж что скроешь. Он так умеет - чтобы просто осмотреть внешнее, а увидеть всё внутреннее. Бесценное качество для экзорциста, но угнетающее - для человека. Кто-то защищён татуировками, а кто-то от рождения имеет глаза, причиняющие боль; Юнги понимает побольше многих, боль въелась в плоть и кровь изначально. Он почти никогда не показывает этого. Он просто живёт так, как Чунмён не умеет.
Одержимых трое - слишком много на один вечер, можно начать беспокоиться, - но экзорцисты справляются с ними сравнительно быстро, в стиле Аль Капоне пользуясь добрым словом и пистолетом. Вызывают скорую для пострадавших и не дожидаясь появления незапланированных свидетелей покидают места происшествий.
Чунмён не отправляется домой; им с Юнги надо поговорить.
-
-
18.06.2014 в 20:46Сухо подходит ближе, внимательно разглядывая отмеченные места.
- Да. Пара зданий с выбросом тёмной энергии. Вроде оперного театра.
- И заброшенного морга.
Сухо морщится, принимая столь явный подкол. Ему не нужно было ничего говорить Юнги; тот и сам всё разузнал. Иногда он бывает самой настоящей занозой; хвала богам, он принимает чужие слабые стороны, полностью отказываясь от роли надзирателя и поборника нравственности. Слишком много дерьма кругом; по большей части, поступок Сухо не многое меняет.
- Истинный демон?
- Скорее всего. Тягаться и мериться яйцами нет смысла: слишком многое пока неясно.
- И что мы пока можем? Закрашивать карту красным и ждать?
- Для начала мы можем продолжать делать то, что делали всегда. Не сходи с ума; здесь надо действовать осторожно, чтобы раньше времени не обрушить лавину.
Юнги, как всегда, прав. Он вечно такой - легкомысленный с виду, но порой на самом деле даже чрезмерно серьёзный.
- Я заварю тебе чай. Выглядишь так, будто из могилы вылез, причём уже неделю как.
-
-
18.06.2014 в 21:28- Доигрался? - шипит он беззлобно. - Перенапрягся? Сколько раз на тебя сегодня воздействовали? Татуировки всё отразили, Мён, но ты только представь, что они сделали с твоими внутренностями.
Мён представляет; внутри него крутится огромная мясорубка, провоцирующая новые судорожные движения; ведро для бумаги, которое Юнги ногой выдвигает из-под стола, оказывается как нельзя кстати: густые выделения, окрашенные красным, вырываются из горла вместе с очередным спазмом, частично стекая по подбородку. Всё тело словно состоит из сотни гулко бьющихся сердец, заглушающих все иные звуки; Сухо бессильно бы осел на пол, но руки Юнги держат - крепко.
- Идиот, - выдыхает младший, когда приступ сходит на нет. Толкает Сухо к кровати и снимает с него футболку, взглядом давая понять, что не надо дёргаться, после чего придирчиво оглядывает неестественно покрасневшую кожу.
Прохладные пальцы, прохаживающиеся по болезненно распалённому от беспрестанного жжения телу, слегка успокаивают; Чунмён закрывает глаза, покорно позволяя младшему делать то, что он считает нужным.
-
-
18.06.2014 в 23:05Чунмён не пытается сопротивляться, не стремится прикрыться. Он доверяет - это хорошо, но Юнги не нравится окутывающая его густым слоем серая обречённость, что отражается в глазах стылым океаном. И татуировки - лишь малая часть разъедающей Чунмёна болезни.
- Ты умираешь не здесь, - ладонь касается гальдрастава на животе, - ты умираешь здесь, - поднимается выше, ложится прямо на сердце. - Дурак ты, Ким Чунмён. Сейчас будет чай. Останешься сегодня у меня.
Сухо хочет возразить, но Юнги уже скрывается на кухне, принимаясь деловито - успокаивающе - стучать чайником и чашками. Сухо не планирует оставаться на ночь, но от чая отказываться не собирается.
И чуть позже, когда от травяного привкуса его со страшной силой тянет в сон, он понимает, что Юнги его перехитрил.
Снотворное, элегантное решение...