Знакомство № 38

[FleurFox]

Оперный театр. 26 апреля. Вторник. Полночь. Персонажи: Чонин, Сехун

Театр наказует тысячи пороков, оставляемых судом без наказания, и рекомендует тысячи добродетелей, о которых умалчивает закон... Театр вытаскивает обман и ложь из их кривых лабиринтов и показывает дневному свету их ужасную наружность. Театр развёртывает перед нами разнообразную панораму человеческих страданий. Театр искусственно вводит нас в сферу чужих бедствий и за мгновенное страдание награждает нас сладостными слезами и роскошным приростом мужества и опыта... Всё то, что чувствует наша душа в виде смутных, неясных ощущений, театр преподносит нам в громких словах и ярких образах, сила которых поражает нас... (с.)

@музыка: Conner Youngblood – Monsters

@темы: знакомство, Сехун, Чонин, оперный театр

Comments

[Гость]

Дыхание ветра день ото дня становится все тяжелее и гуще. Чонин вдыхает полной грудью, исчезая и появляясь под покровом ночи во всех уголках земли. Прыгая между городами и странами, устроив себе вечернюю экскурсию.

Тень обволакивает его, рассеиваясь серой пылью, создавая ощущение отчужденности и покоя, отличного от одиночества. Чонин напитывается безысходностью, что растет в человеческих душах, размножается как голодная саранча и жрёт изнутри, отрывая беззубыми челюстями большие куски.

Демон вяло откидывает голову, глядя в безучастное черное небо, открытое, просторное и беззвучное. Ангелы молчат, а Чонину ужасно надоедает скучное скитание бродячего пса, хочется хорошей взбучки, хочется крови и охоты на ведьм.

Кстати, о ведьмах.

Он чувствует, как миднайт слабеет, удерживая своими утонченными пальчиками тонкие ниточки равновесия между двумя армиями, готовыми в любой момент атаковать. И тот, кто заставляет его слабеть… Чонин хмыкает, внезапно появляясь на безжизненной улице и щурясь от резкого света фар проезжающей мимо машины. Не его дело.

Миднайт хорош, но несовершенен – как и всё, созданное рукой Бога.

Чонин прикусывает клыками язык, сплевывая горечь крови вместе с возникшей на нем жалостью, и одергивает ворот плаща. Он снова сделал это – сказал слово на букву «Б».

Он останавливается около лавочки, сиротливо примостившейся под раскидистым дубом, уходящим своими ветвями в запредельную высоту, и садится ближе к левому краю.

Чонин достает из кармана кубинскую сигару, аккуратно запечатанную в герметичный пакетик и окольцованную на конце золотой бумагой с пометкой Por Larranaga. Пафосному демону пафосные сигары.

– Ты долго, – низко говорит он, поднимая глаза от зажигалки, когда мелкие камушки гравия хрустят под чужими подошвами.

[whitefrost]

Полукровка, выдрессированный лично Чонином и ставший его продолжением, лишь кивает в ответ, присаживаясь рядом с демоном. Сокджин позволяет себе не бояться, потому что знает меру – Чонин сам внушил её ему.

– Опять уподобляешься слабым, – хмыкает он, поворачиваясь к демону лицом; безумно красивым и жестоким лицом. Он имеет в виду сигары, но Чонину плевать на его упреки. – Ты ведь не просто так позвал. Что-то нужно?

Чонин подносит сигару ко рту и с наслаждением затягивается, на его губах медленно растекается улыбка с резким запахом табака.

– Мне нужно, чтобы ты покопался в архивах и нашел для меня кое-что, – через полминуты говорит он, заставляя Джина терпеливо ждать и наблюдать, как сизый дым кольцами выскальзывает из приоткрытых губ.

– Какое-то заклинание или артефакт? – полукровка слегка хмурит брови, предугадывая заранее, что скажет ему Чонин, и лишь выигрывая для себя немного времени, чтобы продумать, где и как ему придется искать.

– Именно, – демон улыбается, прикрывая глаза; шумный Нью-Йорк снова возвращает его мигрень, кроме того, он чувствует, что его театр зовет его, будто предупреждая, что что-то должно произойти. Или кто-то. – Найди для меня «сокровище» Андраса.

Джин изумлённо округляет глаза.

– А не проще будет тебе самому спуститься к Адовым вратам и попросить его? – спрашивает он, щурясь. Чонин изгибает бровь, его глаза темнеют, и Сокджин поджимает губы, чувствуя, как горло сдавливают невидимые руки, щекотя стылыми пальцами острый кадык.

– Мы слегка повздорили с братом во время последней встречи, – хмыкает Чонин, передергивая плечами. – О, – улыбается он, когда к ним подбегает здоровенная псина и безбоязненно тыкается носом в бедро демона. Собака без хозяина – большая редкость, но Чонин с удовольствием опускает ладонь на мягкую холку.

Джин с удивлением смотрит на то, как Чонин треплет послушное и невероятно смелое существо. Обычно животные держатся подальше от всего сверхъестественного, чувствуя опасность на уровне инстинктов, но не в этот раз.

[whitefrost]

– Ты что, знаком с ней?

– Когда-то она была бешеной. В тот раз мы с ней отлично повеселились, – довольно тянет Чонин, скалясь и ощущая, как пальцы покалывает от боли и приближающейся смерти, – Но в этой жизни она вела себя хорошо.

Он пристально смотрит собаке в глаза, в доверчивые, помнящие его бездны. Жизнь на земле стремительная и неотвратимо убывающая, совершенно не такая, как вечная жизнь князя Тьмы.

– Тебе пора, – говорит он, обращаясь одновременно и к собаке, и к Джину. Затушенная сигара отправляется в герметичный пакетик под тихий смешок со стороны полукровки. Чонин повторяет процедуру игнора; ему нравится уделять внимание стоящим вещам, даже если он может получить их бесконечное множество. В бесконечное пользование.

– Я сообщу тебе, как только что-то найду, – Сокджин встает, одергивая стрелки штанов, чтобы те легли ровно по длинным стройным ногам.

– Сокджин, – приторно зовет его Чонин, глядя снизу вверх; над его головой вековое дерево, потрескивая, раскачивается под тяжестью темной силы, которой насыщается толстый ствол; силы, длинным шлейфом преследующей Чонина по пятам. – Где твои манеры?

Джин усмехается, оценивая своеобразный демонический юмор, и приклоняет колено, пачкая темную ткань брюк в грязи и пыли и покорно опуская голову в знак безграничного уважения.

Чонин остается удовлетворенным, исчезая.

[FleurFox]

Ночь наслаивается зыбкими полутенями - свет фонаря, светлых душ закрывается шагами темноты. Небо, иссине черное, опущено низко, будто сейчас упадет; секунда - и мягкие тучи закроют город в своих руках.

Сехун идет по знакомым с детства узким улицам - сотни лет истории, касается ладонями шершавых, серых стен города; не боится, не сомневается - привык; зыбкий, как звезды в туман, дневной сон, и почти каждая ночь - бесцельное исследование родного города, на все вопросы - я ищу брата. Он уже свыкся с ночным шепотом, в темноте многое - раскрывается, расцветает, живет; и не все ведь опасно - он теперь знает, главное дать каждому, достойному ходить по земле, шанс. Слово - ответ, улыбка, доверие. И в темноте есть свет.


Он улыбается своим мыслям, ноги сами ведут к нужному месту; все такое же красивое - вершина совершенства, здание на фоне лучей лживой луны. Только музыки в этот раз нет...

Прохладный ветер пробирается щипками под легкую ткань белой рубашки, Сехун дышит им, словно запасаясь ясностью мысли, чувств; важный холод слов.

Он надеется, что не застанет театра в одиночестве, что Чонин ни сколечко не приврал - и найти его здесь можно всегда.

В голове еще крутятся сегодняшние слова Юнги об экзорцистах, о брате; Сехун мечтает, просто мечтает однажды стать таким же - хотя бы похожим.
И он открывает тяжелые двери, потом что Чонин обещал помочь; потому что просто хочет зайти...

Ночь стынет за ним тихим ветром, захлопывая дверь, отрезая путь.

[whitefrost]

Демон чувствует легкие, то и дело замедляющиеся шаги, прислушивается к шороху одежды и свистящему дыханию и впитывает каждой клеточкой вскипающее, пузырящееся предвкушение новой встречи; он знает, он ожидает, он осторожничает, облизывая пересыхающие губы и придумывая, как ещё себя развлечь.

Каким подать Сехуна – холодным или горячим.

Дверь в театр приоткрывается, скрипя старыми петлями, и улыбка сама напрашивается на лицо, стирая застывший невыразительный лёд.

Сехун пришел к нему, ведомый обещанной помощью или примитивным желанием – второе Чонину больше по вкусу.

Чонину нравится быть желанным.

Он стягивает с себя плащ, сворачивая его и складывая на стул, и пробегается смуглыми пальцами по воздуху, шепча заветный слова призыва. На чёрном, блестящем от лака, полу мгновенно образуется меловая пентаграмма, заключённая в единый, объединяющий круг-контур. Перевернутая звезда смотрит на него укоряюще.

Услышав приближение ко входу в зал, Чонин оборачивается и неосознанно смягчает взгляд, когда замечает в дверях Сехуна.

[FleurFox]

Внутри Сехун вдыхает совсем другой воздух - тяжелый, насыщенный чем-то; афродизиак.

Он не сразу замечает Чонина - оборачивается на закрывшуюся дверь, кусает тонкие губы, думает, что скажет, когда увидит.
А потом вдруг находит взглядом чужие глаза - сильные, будто как небо - тоже обнимут, заберут.
Мысли вылетают из головы, слова исчезают из уст. Обескураженный, Сехун улыбается трепетно, не делая ни шага вперед - чужая аура давит на грудную клетку, заставляет ждать - разрешения.

Сехун делает только два маленьких шага - колени дрожат, открывает рот, чтобы хоть что-то сказать, и замечает узоры белым на черном полу - выдыхает восторженно, подносит ладони ко рту и уже сквозь них шепчет - будто через маску.

- Ты занят? Кого-то ждешь?

[whitefrost]

Чонин насмешливо фыркает, наклоняя голову вбок, с каким-то чрезмерным для демона любопытством разглядывая Сехуна. Всего – с ног до головы.

Ответ на не заданный вопрос просится сам – мальчишку следует подавать исключительно горячим. Не теплым, не разогретым – горячим. Изнывающим и пылающим в своем огненном желании.

– Тебя, – медоточивым голосом отзывается Чонин, – Я ждал тебя, Сехун. И вот ты здесь…, – демон слышит в воздухе колебания человеческих эмоций и чувств; жадность и похоть, наполняющие Чонина, почти близки к своему пику. – …чтобы учиться? Или чтобы снова заблудиться?

Заблудшая душа – мысленно повторяет про себя демон, смакуя сладкий аромат своего триумфа над маленьким и робким человеком.

Сехун – искушение Чонина.

Чонин – искушение Сехуна.

Будто запретный плод с древа жизни в райском саду – все помнят эту легенду, все знают, что и Ева, и Адам переступили запретную черту и познали стыд и смущение перед Богом.

Демон едва заметно морщится – он снова сделал это, снова сказал слово на букву «Б».

Чонин пристально смотрит, обжигая и обволакивая Сехуна похотью, по сей день тому неизвестной, неизведанной, неузнанной. Ему всё это ещё предстоит.

– Сехун-а, не стой там, – Чонин хмыкает, отступая на шаг назад и приближаясь к магическому кругу. – Я хочу кое-что тебе показать.

[FleurFox]

Когда Чонин произносит его имя вслух и долго смотрит, будто видит насквозь, будто хочет купить; Сехун подставляется солнечному ветру - сухой жар прокатывается по губам - сушит их, замирая бледно-розовым, и липнет взмокшей от капелек пота рубашкой к спине. Сехун сглатывает и опускает взгляд - он моргает в пол, считает оттенками черный цвет; вдох-выдох.

- Учиться, - он делает шаг вперед, робким кивком подтверждает свои слова.

Сехун успел заблудиться уже в прошлый раз...

Шаги тихие, быстрые; сбитое дыхание. Сехун подходит - два шага до Чонина, носочки черных кед едва касаются белого контура, снова поднимает взгляд - черные глаза, чуть мутные, пыльные - рассыпчатые звезды, и пытается улыбнуться так, как любит это делать, если рад встрече - светло и ясно. Но ни черта не выходит - тонкие губы кривятся в трогательной, будто зажатой, волнительной улыбке; по рукам пробегаются мурашки - красивый Чонин смотрит красивыми глазами слишком откровенно, или ему просто кажется...

- Покажи, - говорит он, чуть откашливаясь - возвращая голос.

[whitefrost]

Рядом с этим человеком Чонину невероятно трудно сдерживать своего демона; тёмная сущностью сопротивляется ожиданию и медленному тактическому захвату. Чонин охотник и дрессировщик – бессмысленно вести счет всем тем душам, свернувшим ни на ту дорожку с его легкой руки.

Он – само коварство и хитрость. У Сехуна просто нет ни единого шанса против его обаяния.

– Я уже говорил тебе, что сделаю тебя сильнее, – доверительно начинает он, подкупая и заманивая новыми открытиями.

Взгляд Сехуна взволновано блестит, а губы, – ох уж эти губы – что так манят Чонина, соблазнительно приоткрываются.

Демон улыбается, отходя подальше от пентаграммы и ожидая того же от своего гостя.

– Euphas Metahim, frugativi et apellavi, – произносит он бегло, а про себя приказывает Сабанаку – низшему демону – не натворить глупостей.

Температура в зале резко падает, Чонин ощущает, как вздрагивает человек рядом с ним, и слышит, как замедляется от страха сердцебиение Сехуна. Через секунду звезда, окруженная защитным контуром, исчезает, проваливаясь вместе с полом в пучину небытия, а из темноты, портала между адом и землей, возникает когтистая лапа, а следом за ней – огромная бычья голова со слоновьими бивнями, с которых ошметками падает разлагающаяся трупная плоть.

Зловоние, которым сопровождается появление демона, заставляет Чонина скривиться. Он оглядывается на Сехуна и опускает взгляд на его отбивающие дробный ритм пальцы, осторожно накрывая своими.

– Наш первый урок. Сила воли.

[FleurFox]

Когда Сехун не видит еще, только чувствует - горло сдавливает холодным дыханием, мороз застывает между ребрами, мешая сердцу нормально биться.

А потом пол исчезает - кружится голова, чужая, мерзкая лапа, голова - страшные сны, будто нереальность даже.

Сехун чувствует, как возникает страх изнутри, дрожью по всему телу - липко, изнурительно; наверное, он был не готов.

Только чужое тепло заставляет вспомнить, как нужно дышать.

Сехун инстинктивно делает шаг назад - демон появляется в театре целиком - тянет Чонина на себя, судорожно пытаясь переплести пальцы - так надежнее.

Он еле отрывает взгляд, боясь упустить из виду, смотрит бегло на Чонина - тот спокоен, дышит ровно, улыбается уголком губ.
И Сехун, ведомый, снова тонет в чужих глазах, повторяет шепотом, тихо-тихо.

- Сила воли...

И возвращает взгляд на демона - запах гнили путается в пепельных волосах Сэхуна, теряется между его ресниц, вопросом на губах - что делать?

[whitefrost]

Чонин сжимает чужие пальцы своими, и снова антагонистичность между ними вспыхивает блеклым свечением – сухая и горячая кожа демона, очерствевшая, высушенная, отвратительно-грубая и человеческая – слегка влажная, прохладная, мягкая, приятная.

Чонин поглаживает большим пальцем дрожащую руку, успокаивая.

– Не бойся, – отзывается он приглушенно, слегка наклоняясь к Сехуну, чтобы ещё раз наполнить легкие дурманящим ароматом беззащитной и чистой души. – Не показывай своего страха перед демоном, иначе он может использовать это против тебя.

Губы Сехуна продолжают дрожать, а пальцы судорожно цепляются за демона, что, впрочем, заставляет Чонина слабо ухмыльнуться. Но глухое невыразимое рычание заставляет его отвлечься от созерцания и впитывания насыщенных эмоций.

Сабанак встряхивает мордой, и вязкое месиво разлетается в разные стороны, принося с собой едкий слезоточивый запах разложения. Воспоминания врываются в сознание, предлагая фотографические картинки пекла, варева и дна самого Дна.

Низкий демон выпучивает свои круглые блестящие глаза, отфыркиваясь, и фокусирует взгляд на Чонине, выдергивая его из забытья. По ту сторону зеркал, он спрашивает, зачем понадобился господину.

Я даю тебе шанс вернуть должок, – хмыкает Чонин, чувствуя, как пальцы Сехуна замирают на мгновение. – Открой ему глаза на наш мир.

Сабанак фыркает громче, будто принимается хохотать, глухо и раскатисто, а потом суживает свои скользкие, подхалимские глазки на человеке. Из широких бычьих ноздрей вырывается дым, который сразу же направляется к Сехуну, окутывая, обволакивая – впитывается в кожу, врывается в легкие, заставляет разум помутиться.

Чонин поворачивается, чтобы прижать Сехуна ближе к себе, но замирает. Глаза того пусты и безмятежны.

[FleurFox]

Сехун честно пытается, пытается не бояться, контролировать страх - взрывами в голове, будто лопнули вены, отпустили грязно-красную кровь обмывать все внутри - но это слишком, чистый, как молоко, страх острием проходится по голым нервам, задевая то неопытное, детское, неготовое в душе.

И все, что он может - вцепляться, словно зубами, пальчиками в чужую руку, ища и требую защиты - потому что он доверился, открылся, раскроил сердце для еще одного - близкого.

Сехун хочет позвать Чонина по имени, потому что теряет того - перед глазами неумолимо темнеет, в ушах стучит тяжелой дробью, словно чья-то поступь, тяжелые шаги; но не успевает - пропадает все.

Дым кружится вокруг его глаз, через них - клочками в ребра; запах и голос - врывается в сознание грубо и резко, будто разрывая кожу, запах образов, красных и черных, один голос - созвучие стонущих душ, умирающее сопрано.

Ужас пробирается по ногам к животу, теряется дымом под кожей, все чужое и грешное тянет душу в прорези ребер - коснись рукой, почувствуешь тепло крови под ними.

Свет внутри мерцает, как старая лампочка, белым и чистым, зашивает сердце, пока может и закрывает внутри глаза - страх вытягивает сознание, и Сехун повисает в чужих руках, как старый пиджак на поломанной вешалке - и страх замирает черным на губах.

[whitefrost]

– Сопротивляйся, – приказывает Чонин, крепче стискивая пальцы в своих.

Он успевает подхватить Сехуна за талию, прежде чем ноги того подгибаются, и он оседает в крепких руках. Заглядывая в помутневшие стекла сехуновский зрачков, демон хмыкает и, повернувшись к Сабанаку, беззвучно произносит: «хватит».

Тот смотрит с подозрением, ждет, что Чонин отдаст человека ему за послушание и повиновение. Сабанак фыркает, бьет копытом о дощатый пол и снова встряхивает мордой, скидывая с бивней тяжелые куски прогнивших туш. Ни один демон не служит и не делает ничего безвозмездно – Чонин знает это по себе.

Сехун рвано выдыхает в его руках, обмякая и, кажется, слегка расслабляясь от осознания, что ему ничего не грозит – будто сбрасывает доселе сжимавшие его оковы, сдергивает с горла веревку, мешающую дышать.

Стоит Сабанаку сделать еще один короткий шаг, как Чонин скалится, сверкая кроваво-красными глазами и, пользуясь тем, что Сехун все ещё борется за свет в собственном сердце, мысленно приказывает порталу в адские земли распахнуться.

– Иди с миром, откуда пришел, и пусть пребудет мир с тобой. Но будь готов придти ко мне, когда позову, во имя всех богов. Амен.

Демон неохотно отступает в центр круга, едва заметно склоняясь перед тем, как исчезнуть в черной дыре.

[FleurFox]

Сопротивляться откровенно не получается, да Сехун и не слышит слов Чонина - только голос пробирается под закрытые веки и заставляет отчаянно хвататься за проблески реальности, он просит себя постараться, умоляет тело достать откуда-то силы - но все, на что его хватает - это резко распахнуть глаза.

Он опирается на стоящего позади Чонина, прижимаясь спиной, а демон перед ним - наконец отступает - просто уходит обратно в круг, исчезая; за ним тянется белый прогнивший дым - невидимыми нитями из Сехуна, и он выдыхает воздух, выпуская из легких страх.

Его тело ломит, неприятно тянет, будто он не спал уже несколько дней, и он искренне рад, что Чонин стоит рядом, что на него можно положиться - в прямом смысле.

Сехун несмело проводит ладонями по чужим рукам, не поднимая взгляда, обнимает за шею, прижимаясь ближе - тишина в зале, тихие вдохи и выдохи кажутся нереальными после тяжелых весомых звуков гнили и падали; ему совсем не хочется отпускать Чонина, только не сейчас, маленькая слабость - стоять так, соприкасаясь тесно и близко, еще несколько минут…

Тело дрожит предательски, не забывая пережитый страх.

[whitefrost]

Чонину нравится чувствовать сехуновские руки, скользящие по плечам и шее, нравится держать его в своих объятиях и притеснять к себе, ощущая сиплое дыхание, россыпью мурашек оседающее на ключицах.

Демон всматривается в до смерти напуганное лицо: дрожащие губы, панически-замершие глаза и влажные брызги ресниц от выступивших, но мужественно проглоченных слез.

Он наклоняет голову вперед и утыкается лбом в лоб Сехуна, безропотно сокращая расстояние между ними. Прикрыв отяжелевшие веки, он выдыхает с скорбным облегчением.

– Прости, что подверг тебя такой опасности, – говорит он в полтона, чувствуя разряд тока от их вновь переплетенных, будто клубок змей, пальцев. – Это моя вина, прости.

Чонин ловит губами судорожный вздох, сорвавшийся с губ Сехуна, и это как пощечина – он слышит треск своей защиты, как звенят, падая и разбиваясь в мелкую поблескивающую крошку, кусочки его собственной Берлинской стены.

Черствые пальцы ложатся на бледную щеку, отвлекая внимание Сехуна прежде, чем Чонин поддается вперед и целует, накрывая своими губами его, – бам!, и неаккуратно мажет языком по ложбинке между сехуновских губ, будто спрашивая разрешение – бам!.


В оптической линзе видоискателя видны двое – демон и человек.


Демон взвывает внутри Чонина, подлетает к кованной решетке и врезается к нее, втискивая конечности в узкие щели, тянется к существу Чонина, размахивает когтистой лапой у самого его лица, пытаясь дотянуться и зацепить, но не может, хотя в этот раз у него почти получается.

Но Чонину всё равно – внутри него пустота наполнилась чем-то новым, кровь забурлила и участлива движение, дрожь прокатилась от кончиков пальцем.

Чонин целует Сехуна.

Своего персонального порочного ангела.

[FleurFox]

Сехун замирает, замирает всем естеством, когда Чонин оказывается так близко - как никто до него; дрожь сменяется трепетом алым на тонкой шее и щеках.

Чонин извиняется, полушепотом, медленно, и Сехун едва успевает поймать смысл чужих слов - омут черных живых глаз топит его в себе до предела, скрывается волнами над головой; судорожный выдох оседает жаром на - чужих губах - один чертов сантиметр.

И Чонин съедает его, мягко прижимаясь к губам, его ладонь скользит по щеке - глаза закрываются трелью в черных ресницах, тонкие губы Сехуна приоткрываются сами по себе.

И в этот момент он ненавидит себя за то, что был только Бекхен - случайно, моментом, неправильно и едва ощутимо; он просто не умеет - пытается сделать движение губами - нижней обхватить чужую, но только стесняется своего неумения, своей неловкости.

Сехун отстраняется, но не убирает рук с шеи Чонина, легонько цепляясь пальчиками за чужие мягкие волосы; он делит дыхание на двоих в такой близости, и это кружит голову.

Он снова тянется к чужим губам, касается влажным теплом - потому что хочет, потому что это заменяет страх; но снова их отпускает, опуская горящий стыдливый взгляд.

- Прости, я… не умею.

[whitefrost]

Уголки губ сами собой расходятся в улыбке от такого честного и внезапного признания. Это невыносимо – быть очарованным невинным созданием.

– Не умеешь? – Чонин цокает языком, игриво заглядывая в глаза Сехуна, в них плещется смущение и азарт, и лишь слабые отголоски страха ещё теплятся на задворках. – Иди сюда, я научу.

Он тихо смеется, словив возмущенный вздох, когда тянет Сехуна на себя за шею и снова приникает к его сливочным по вкусу губам.

– Повторяй за мной, – усмехается он в по-рыбьи глупо открытый сехуновский рот, проводя кончиком языка по ровной и мягкой глади нижней губы, прикусывая краешек и оттягивая, не в силах оторвать пытливого взгляда от стремительно розовеющих скул.

[FleurFox]

Повторить? Да Чонин издевается!

От настойчивых, мучительно медленных движений у Сехуна снова подгибаются колени, он опускает руки на чужие плечи, хватаясь за них, как за спасательный круг - это становится почти привычкой.

Но повторить проделанное Чонин нет смелости, тем более он так откровенно смотрит, не закрывая глаза - это совершенно преступно сводит с ума.

Сехун выдыхает, решаясь - кусает острыми зубками чужую нижнюю губу и тянет на себя, опуская веки.

Пережитый страх кажется просто сном, а поцелуй - сладостным пробуждением…